Руки дрожали. Бэйнс дважды выронил зажигалку и выругался сквозь зубы. Сегодня он решил сделать то, о чем втайне мечтал всю свою жизнь — взять за горло свое любимое правительство, которое так много говорит о заботе и опеке своих граждан, а на самом деле не делает ничего. Он выронил канистру, и часть бензина вылилась на пластик уличного покрытия прежде, чем он успел ее поднять. Ничего, оставшегося вполне хватит для того, что он задумал. Судорожно сжав зубы, Бэйнс медленно поднял канистру над головой. Вонючая серебристая струя хлынула на его грудь и ручейками побежала по рукавам и брюкам.

Казалось, все вокруг мгновенно пропиталось запахом бензина, однако он не обращал на это никакого внимания. Отбросив пустую канистру, он взял вторую и судорожно сжав в мокрых ладонях зажигалку, шагнул из тьмы подворотни на свет уличных фонарей. Несколько прохожих в испуге шарахнулись от этого провонявшего бензином человека в мокром комбинезоне с безумными глазами, но он не обратил на них никакого внимания. Он шел. Долго ему идти не пришлось. Здание парламента находилось совсем рядом.

Сжимая и разжимая кулаки, не чувствуя под собой ног от страха, он вышел на середины площади перед парламентом и остановился, не зная, что делать дальше. Он не успел даже как следует оглядеться, когда к нему подошли два полицейских, патрулировавших площадь.

— Предъявите-ка ваши документы, мистер, — сказал один из них, беря под козырек и пристально рассматривая Бэйнса.

— Вот мои документы, — ответил тот, поднимая руку с зажатой в ней зажигалкой, откинул крышку и положил большой палец на колесико. Полицейский невольно отступил, особенно когда разглядел стоящую рядом канистру с отвинченной крышкой. Бэйнс толкнул ее носком ботинка, и она опрокинулась, выплеснув свое содержимое прямо под ноги людям в форме. Чиркни облитый бензином человек зажигалкой, и холодно не покажется им всем. Но он пока не собирался чиркать зажигалкой.

— Давайте сюда быстро журналистов, телевидение, министра внутренних дел, и не вздумайте шутить! — рявкнул Бэйнс. Отступать ему теперь было некуда, и на душе неожиданно стало невероятно спокойно. Когда беда уже пришла, она не вызывает таких эмоций, как при ее ожидании и попытках избежать свидания с ней. — А если попробуете шутить, то я сделаю так. — Его палец слегка нажал на колесико. Еще немного, и желтый огонек зажигалки вырвался бы на волю. Полицейские побледнели как бумага.

— Пошевеливайтесь! — рявкнул на них Бэйнс.

Они не возражали, если судить по скорости, с которой полицейские пересекали площадь. Честно говоря, Бэйнс вряд чиркнул бы зажигалкой по-настоящему, но другим не положено было знать о том, что он пришел сюда не умереть, а улучшить свою жизнь. А пока он как дурак стоял посреди площади, ловил широко раскрытым ртом отравленный бензином воздух и ждал.

Дождался он быстро. Уже минут через десять площадь со всех сторон оцепили полиция и спецназ в черной форме.

«Вот кретины», — подумал он, глядя на них. Внезапно руку свело судорогой, и он едва не выронил зажигалку. Наклонившись, чтобы скрыть от сторонних наблюдателей свое состояние, он заметил, как через оцепление прошел человек в обычном черном костюме, белой рубашке и галстуке, постоял несколько секунд, глядя на Бэйнса, а затем неторопливо направился к нему.

— Добрый день, мистер Бэйнс, — сказал он, подходя.

— Вы знаете меня? — изумился Бэйнс, распрямляясь.

— Конечно. Мы установили вашу личность еще десять минут назад, когда ехали сюда, — ответил человек в костюме, — так что не удивляйтесь. Лучше скажите сразу, чтобы не затягивать эту комедию, чего вы хотите добиться своим дурацким шантажом.

— Я хочу больше свободы, хочу иметь право говорить то, что думаю, и жить так, как хочу. Ведь именно это нам ежедневно обещает ваше государство, и именно это оно не дает нам делать. Еще я хочу…

— Ах, мистер Бэйнс, — прервал его человек в костюме, — вы даже не представляете себе, как все это сложно. Мы вынуждены ограничивать свободы наших граждан, чтобы хоть как-то улучшить их жизнь.

— Улучшить жизнь, ограничивая их во всем? — насмешливо спросил Бэйнс. – Даже в самых святых правах, прописанных в конституции?

— Это вынужденная мера, и никакими протестами тут ничего не изменишь, — человек достал сигару, сунул ее в рот и вяло пожевал. — Как вы думаете, мистер Бэйнс, чем закончится ваша выходка?

— Кто вы такой? — вместо ответа спросил Бэйнс. — Я требую, чтобы со мной говорили министр внутренних дел и журналисты! И немедленно!

— Если пойти вам навстречу, — сказал его собеседник, словно не слыша Бэйнса, — то у вас непременно найдется много подражателей. Слишком много. Шантаж притягивает людей. Поэтому ваш протест придется пресечь в корне. А что касается вашего вопроса, кто я такой, — сказал он, странно улыбаясь и глядя в глаза Бэйнсу, — то я – всего лишь ваш палач и ничего более.

Человек в костюме вытащил из кармана коробок спичек, и секундой позже фосфорная головка, с шипением загоревшись, отлетела в лужу бензина под ногами Бэйнса.

Алекс Риттер.